— Мне нужна информация, — сказал он медленно. — Нужно остаться вне поля зрения.

— Что, прости?

— Вот почему я здесь — занимаюсь бутлегерством, поставляю кокаин. Потому что мне нужна информация. Нужна работа посерьезнее, в лагере. Вскоре там потребуются люди. Серьезная работа требует серьезной информации.

Она моргнула. Ветер усилился, снежные хлопья радостно затанцевали вокруг них.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь! — Она смахнула его руку, повернулась и пошла. Он смотрел, как она уходит.

Просто отпусти ее… отпусти, отпусти…

Она упряма. Она справится без него — сама найдет укрытие, сама поговорит с Дэмиеном и его шайкой. Он подумал о доске в комнате для допросов, об отравленных собаках, обрезанных кабелях, о том, кто отрезал город от всего мира. О ней. Об оленьем глазе, приколотом к ее двери, — очень может быть, что этот глаз вырезали у его оленя…

Черт!

— Тана! — Он снова схватил ее за руку. — Постой, просто послушай… выслушай меня. Я работал под прикрытием.

Она моргнула.

— Прости… что?

— Пять лет назад.

— Ты… ты был полицейским под прикрытием?

— Почти четыре года я работал в оперативной группе совместного проекта ФБР, КККП, Интерпола и Канадской службы разведки и безопасности. Проекта «Протея». Мы отслеживали, как отмываются алмазы, финансирующие организованные преступления, наркоторговлю и торговлю людьми, проституцию, терроризм. Я был направлен в совместную группу Эдмонтона, занимавшуюся особо тяжкими преступлениями, потому что был на особом положении, позволяющем работать под прикрытием, — имел опыт по части торговли алмазами и организации преступлений в местной алмазной индустрии.

Она сглотнула. Обвела его взглядом, как если бы оценивала заново, пыталась понять, сколько в его словах правды.

— А татуировки…

— Я работал под прикрытием с Ангелами Дьявола в Ванкувере. Ангелы контролировали весь нелегальный бизнес. Были посредниками между различными группировками, поэтому мы должны были расколоть их первыми.

— А шрамы?

Он фыркнул.

— Меня ранили. Ножом. Пытали, когда началась облава, а потом бросили умирать. На героин подсел, чтобы проникнуть в святая святых. — Он помолчал. — Моей карьере пришел конец, когда оперативники полиции Ванкувера, будучи не в курсе проекта «Протея», приехали на сделку между мной и торговцем людьми. Меня ранили в голову при попытке сбежать с алмазами, которые я пытался ему передать. Почти две недели я провалялся в коме. Целый год провел в центре реабилитации — черепно-мозговая травма, наркозависимость. Учился заново ходить, самостоятельно есть. Потом меня отправили на пенсию по причине нетрудоспособности.

Что-то изменилось в чертах ее лица. Он знал, о чем она думает. В своем ли он уме теперь? Как работает его серое вещество? И да, порой он сам задавал себе те же вопросы.

— А как же… ты говорил, жена, дочь…

— Я потерял их из-за работы. Возвращаясь домой, чувствовал себя как служебная собака, которая счастлива, лишь когда чует запах. Работа стала моим наркотиком. Я зашел слишком далеко. Я… — Бабах провел рукой по мокрым волосам. — Я не мог предугадать, что потеряю семью, Тана. И я жалею об этом.

Она посмотрела ему в глаза. Напряжение пульсировало в ней.

— А здесь ты собираешь информацию, чтобы…

— Сделка, которая закончилась облавой, должна была помочь нам влиться в международный синдикат, который, помимо всего прочего, контролировал и нелегальную торговлю алмазами. После облавы нам пришлось обойтись малой кровью. Мы не стали выяснять, кто входил в этот синдикат, кто им управлял. Но в центре реабилитации я стал одержим идеей дознаться. Я продолжал искать. Я не мог не пытаться сложить воедино все то, что узнал за четыре года работы под прикрытием, стоившей мне всего, в том числе карьеры. Мне кажется, теперь я знаю, кто им управляет, Тана. И мне кажется, он здесь.

— Кто?

Откуда-то сверху донесся шум. Бабах и Тана подняли глаза. Тишина. Лишь ветер качнул чуть в сторону занавеску в окне спальни, оставив небольшой проем.

— Пойдем, — сказал он, взглянув на занавеску. — Договорим в мастерской.

Минди подбежала к другому окну, откуда было видно, как Тана и Бабах идут по снегу в пристройку возле дома. Он был копом? Твою мать. Все мужчины врут. Все до единого.

Она думала, он крутой. У него самолет, он торгует нелегальным алкоголем и наркотиками. А он просто врун паршивый и больше ничего.

Она видела, как Бабах положил руку на плечо констебля, повел ее в мастерскую возле сарая. Заговорщики. Родственные, блин, души или еще что-нибудь пафосное. В глазах мутилось от слез.

В груди болело. Очень, очень сильно. У него даже были жена и дочь. Сраный, сраный, сраный врун. Она развернулась, изо всех сил пнула кровать. Пальцы свело болью. Ей было плевать. Она метнулась в кухню, стала рыться в ящике, ища термометр для мяса. Нашла, подняла рубашку и стала втыкать острый кончик в мягкий жир живота. Тык, тык, тык. Тык. Кровь сочилась из маленьких ран блестящими алыми капельками. Стекала по поясу брюк. Она любила его. Ненавидела его. Ненавидела Тану за то, что приехала сюда. Ей хотелось убить Тану Ларссон. Убить, убить, убить.

Бабах был тем самым, единственным. Он вытащил ее из сарая, где она спала, он помог ей прийти в себя. Минди все рассчитала — однажды он должен был быть с ней. Однажды у них случился бы секс, если бы Тана не приехала в город. Минди знала: этого еще не произошло, потому что он заботится о ней. Он ждет. Когда она станет старше. Минди, ты слишком молода. Тебе нужен хороший мальчик твоего возраста. Нужно ходить в школу… Слезы стекали по лицу.

Они сидели в мастерской Бабаха на низких стульях и смотрели друг на друга. Здесь стоял его красный «АэроСтар». Он закрыл дверь, включил обогреватель, загоревшийся теплым оранжевым светом. Снег шлепался на землю, сползая по крыше.

— Мою жену звали Ли, — сказал он и грустно улыбнулся. — Точнее, и теперь зовут, только уже бывшую жену. Дочку — Трейси. Думаю, теперь ей больше нравится, когда ее зовут Грейс. Ей двенадцать. Как я уже сказал, мы не видимся.

Он провел рукой по мокрым волосам, зачесав их наверх, отчего вид у него сделался каким-то ранимым. Улыбнулся пошире и снова стал похож на знакомого Бабаха. Который носил нелепый летный комбинезон времен Второй мировой и управлял таким же старым самолетом. Слушая, Тана изучала его. Он прятался за этой улыбкой и показной бравадой, но она понимала: так делают сломленные люди, а этот человек был явно сломлен.

— Из-за сложности и масштаба операции, связанной с международным терроризмом, правила постоянно менялись. Я заходил все дальше и дальше. И чем глубже погружался, тем больше отрывался от своих, потому что тем больше потерял бы, если бы меня раскрыли. Я все реже бывал дома. Грань между мной настоящим и моей ролью становилась все тоньше. Я отрастил волосы, набивал татуировки, проходил проверки. Я учился выживать в другом мире, обрастал связями.